Томас Линдсли Брэдфорд, «Жизнь и письма доктора Самуэля Ганемана», глава 80

Оригинал здесь: https://archive.org/stream/lifelettersofdrs00brad/lifelettersofdrs00brad_djvu.txt    

Глава 79 здесь. 

(Перевод З. Дымент) 

Глава 80. Собственность. —Счастье в Париже. — Старый дом в Кётене —Жизненные привычки — Религиозная вера

Хотя какое-то время в жизни Ганемана события перегоняли его из одного города в другой, он был беден, но, покинув Германию, разделил состояние.

Подсчитано, что за восемь лет, проведенных в Париже, он накопил состояние в 4 миллиона франков. 

Совершенно очевидно, что Ганеман строго следовал закону подобия, изложенному в «Органоне».

Однако есть некоторые вопросы относительно идентификационных  способов практики, которые вызывают много споров. Основные моменты: 

- Размер дозы. 

- Альтернативные средства лечения допустимs или нет? 

- Использовал ли Ганеман вспомогательные средства? Этот вопрос будет рассмотрен в отдельной главе.

О том, что Ганеман был совершенно удовлетворен и счастлив в веселом Париже в последние годы своей жизни, свидетельствует каждый, кто знал его в то время. Он сам так сказал.

Амеке пишет, что Ганеман поддерживал постоянную и теплую переписку со своей семьей в Германии, которая также навещала его в Париже. 

Говорят, что во время его проживания в Париже ему не разрешали посещать своих коллег. Что он мало общался с медиками.

«Их визитам, если и не были полностью отвергнуты, старательно препятствовали, и его медицинские беседы почти ограничивались немедицинскими болванами, которые охотно проглатывали как Евангелие все, что он говорил, и поощряли его на пути авторизации».

В статье, опубликованной в English Homoeopathic journal в 1878 году "Родственником семьи» были сделаны следующие утверждения:

«Пациенты, которые не могли оплатить регулярный гонорар врача, никогда не видели Ганемана, а только его партнершу, мадам Ганеман, которой также удалось отучить своего мужа от его любимой привычки курить, поскольку его модные пациенты не одобряли врача, в чьем кабинете было больше свидетельств птичьего полета, чем одеколона.

Ганеман, когда жил в Германии, курил с утра до вечера, но когда он был в Париже, его жена сказала: «Il fautchanger tout cela» [Фр., Нам нужно все изменить], и все изменилось.

Постепенно она ограничила его одной трубкой в день, которую ему приходилось курить в маленьком коридоре своего огромного особняка.

Только те, кто знает действие этой успокаивающей травки, смогут понять тот великий отказ, который Ганеман наложил на себя на восьмидесятом году жизни, когда он сократил свое потребление до одной трубки в день, чтобы не было никаких препятствий для накопления княжеского состояния для его жены, милого, бескорыстного существа, которое никогда не разделило ни гроша ни с одним членом своей семьи».

Английские гомеопатические журналы, освещавшие смерть мадам Ганеман, почти всегда отзывались о ней в том же духе.

Долг историка – сообщать факты, а не критиковать.

Однако судя по некоторым рассказам о жизни старого врача в Париже, это утверждение о табаке несколько преувеличено.

Мистрис Моватт (Хелен Беркли) особенно упоминает длинную расписную трубку, чаша которой доходила ему почти до колен, и то, что он вынимал трубку изо рта лишь на время, достаточное для того, чтобы приветствовать эту даму в своем присутствии.

Другие также пишут о том, что он постоянно курит. А что касается помощи, в которой мадам Ганеман отказала немецким родственникам, возможно, она думала, что, когда ее муж перед отъездом из Германии разделил состояние со своими детьми, он выполнил свой долг в этом вопросе.

Альбрехт, однако, говорит также, что образ жизни Ганемана сильно изменился в Париже, и что Ганеман был вынужден в значительной степени отказаться от любимого табака.

Также спорили, принес ли второй брак Ганемана пользу гомеопатии.

Вероятно, ее принципы стали более известны в Париже, чем если бы старик остался в Кетене.

Дом в Кетене, где жил С. Ганеман

Как бы то ни было, он был там счастлив, и поскольку он уже отдал на благо человечества жизнь, более длительную, чем обычно предоставляется, и тщательно изложил в своих замечательных книгах положения своего закона исцеления, надо признать, что его едва ли можно винить, если в последние несколько лет своей жизни он стремился к собственному удовлетворению и удовольствиям даже за счет своих ближних.

Альбрехт говорит: 

«Друг Ганемана желает знать и понять, как жил мастер. Не в хорошо описанном отеле в Париже, но в его старой резиденции в Кётене.

Дом, который Ганеман занимал в Кётене с 1821 по 1835 год, да, даже библиотека, в которой он написал свою всемирно известную работу, благодаря преданности его младшей дочери фрау доктора Луизы Моссдорф, не изменились.

Дом стоит на Вальштрассе, яркий и красивый, где с востока и запада сходятся и смешиваются лучи света. Справа от входной двери находятся три больших окна с темно-зелеными ставнями, слева от отремонтированной стороны два окна. На первом этаже лестница с черными балясинами, с большими круглыми окнами, просторный зал освещен одним большим окном, коридор простирается во всю длину дома. Гостиная по правую руку и кабинет по левую содержат множество драгоценных памятных вещей об усопших.

Окно гостиной имеет высокую эстакаду. В нише и оконной раме цветут горшечные растения, напротив поясного портрета Ганемана в натуральную величину, написанного маслом художником Шопенгауэром.

На секретере, под высоким стеклянным шкафом, стоит позолоченный Эскулап, тот самый, которого почитатели великого человека подарили на юбилей Доктора, и портретный бюст работы Штайнхаузера.

Главная стена украшена миниатюрными изображениями различных членов семьи Ганемана, сделанными до времени фотографирования. У окна стоит старинный клавесин, под звуки которого Ганеман провел с семьей столько приятных вечеров. За гостиной можно найти небольшой спальный кабинет, откуда можно попасть в небольшой зимний сад.

Напротив расположена кухня. Кабинет находится в том же состоянии, что и во время отъезда Ганемана в Париж. Там до сих пор стоит его письменный стол с письменными принадлежностями, ручками и т. д., настольные часы, которые он очень любил, ежедневно заводил и регулировал, и старая починенная мебель.

Здесь можно увидеть веер из белой слоновой кости, свадебный подарок отца Ганемана невесте его сына, расписанный его собственной рукой. На ней изображен мастер, посещающий своего первого пациента, сидящий у постели и дающий ему лекарство из ложечки, а выздоровевшая будущая жена сидит по другую сторону семейного круга. Это очаровательный маленький образец его жанровой живописи, поразительно похожий на оригинал.

Любимым местом Ганемана был небольшой сад позади двора, вымощенный плитами и запертый решетчатой дверью, окруженный беседкой. За садом хорошо ухаживали, и дорожки разделяли небольшие грядки, окруженные самшитовым кустарником; а в самом дальнем конце стояла нижняя беседка, которая летом была покрыта густой листвой и увита плющом, и была местом, где был вылеплен ранее упомянутый бюст и где интеллектуальный мастер с радостью и усердием трудился на протяжении большей части времени года, часто оставался по утрам на несколько часов, принимал пациентов, завтракал и т. д.

В настоящее время в доме проживает только его дочь Луиза, вдова доктора Моссдорфа, в обществе верной служанки. Одна из самых активных и энергичных сестер, мадам Зюсс, мать врача-гомеопата, обосновавшегося в Лондоне, умерла в Кётене и была похоронена на городском кладбище.

После того, как доктор Ганеман уехал в Париж, там, кроме мадам Моссдорф, осталась старшая сестра Шарлотта, которая помогала вести небольшое домашнее хозяйство и хранила память о своем любимом отце как нечто священное, пока не умерла весной 1863 г., после непродолжительной, но тяжелой болезни.

Распорядок дня Ганемана был очень строго регламентирован. Великий и ученый человек вставал в 6 часов летом и в 7 зимой, выпивал несколько чашек теплого молока, закуривал трубку, а затем отправлялся на прогулку в своей сад.

Насколько позволяло время года, около 10 часов утра он ел немного фруктов. Он шел обедать в 12 часов и обычно ел очень крепкий говяжий бульон, жареную говядину, баранину или оленину всех видов, жареных жаворонков, цыплят или голубей и подобную пищу. Он очень любил жареную телятину и свинину, а блюдо, чтобы прийтись ему по вкусу, должно было быть очень сладким.

Он не желал знать никаких овощей, кроме молодой фасоли, капусты и шпината, и с удовольствием употреблял вместо хлеба лепешку. За столом он пил хорошее вино, когда у него были гости; но его ежедневным напитком было подслащенное гозе, разновидность мягкого пива. После еды он спал час на диване, затем снова посещал своих пациентов до 7 часов, в это время у него был ужин, который зимой состоял из теплого молока, а летом из гозе (пивка) и хлеба.

После ужина он некоторое время прогуливался по своему саду и летом, и зимой. Его спутником в этих развлекательных прогулках обычно была маленькая домашняя собачка, которая также держалась рядом с ним, когда он сидел за столом.

После прогулки он проводил час в гостиной, а затем шел в свой кабинет, где писал в своих книгах до 11, 12 или 1 часа или занимался другой работой.

Когда Ганеман был мальчиком, он носил курточку, короткие брюки и туфли с пряжками; а будучи врачом, он всегда носил дома темную бархатную шапку, черный шелковый галстук и жилет, шерстяной халат и длинные брюки. Летом хлопчатобумажные чулки и легкие ватные тапочки, а зимой шерстяные чулки и меховые ботинки.  На улице его можно было увидеть в круглой шляпе и пальто. Лишь по праздникам он одевался в сюртук и длинные брюки, шелковые чулки и туфли. Зимой он носил бобровую шапку, шубу и черные сапоги из тюленьей шкуры. Люди очень редко видели его с шелковым карманным платком и в перчатках.

Он зажигал в своей комнате только сальную лампу, которой часто пользовался, чтобы зажечь свою трубку, потому что курил очень много. Запачканную трубку он откладывал в сторону, ее снова чистили и набивали снова. По-настоящему он интересовался только одной игрой, в шахматы, и страстно любил ее, хотя за недостатком времени играл очень редко.

Он никогда не спал в комнате, обогреваемой искусственным путем. Простота и любовь к порядку выражались не только в его почерке, но и в отчетах, которые он вел как врач. Он писал очень маленьким и аккуратным, но простым почерком: на листах небольшого формата, был очень избирателен в выражениях и поэтому часто вносил исправления; читал и писал до глубокой старости без очков.

Его умственная энергия была заметна даже в обычных событиях его повседневной жизни.

Путешествуя по Трансильвании, он встретил в отеле высокопоставленную даму; хозяйка, готовя ужин для своих гостей, небрежно обращалась с огнем, и через короткое время весь дом был в огне.

Каждый думал о своей безопасности, никто не подумал о даме, чьи апартаменты находились на верхнем этаже. Ганеман, думая о ее безопасности, бросился сквозь пламя, вернулся со спасенной женщиной, а также спас ее тяжелый чемодан. Убедившись в ее безопасности, он немедленно сел в карету и уехал. 

Когда он жил в деревне Лобковиц, недалеко от Дрездена, вспыхнул ужасный пожар. Все были в растерянности, что делать.

"Вы последуете моему совету?" — спросил Ганеман у тех, кто его знал.

"Охотно, охотно", — ответили они.

Тогда он начал давать указания, причем, будучи отцом  четырех детей, столкнулся со всеми рисками; пожар был очень скоро потушен».  

Ганеман, похоже, полностью понимал неблагодарность пациентов и трудности получения от них денег после того, как лечение произошло. В 1826 году он дает следующий превосходный совет своему другу и ученику, доктору Эрнсту Штапфу: 

«Смотрите, чтобы вам платили каждый месяц, и не доверяйте откладывать оплату счетов неблагодарному миру, иначе вы будете обмануты! Accipe dum dolet (Лат., Прими это, пока больно). За многие-многие годы я ни разу не нашел человека, который проявил бы благодарность после выздоровления. Но когда они платят вам каждый месяц, они не могут требовать возврата; но мы получили оплату и не причинили им никакого вреда. Тогда их неблагодарность не сможет причинить нам вреда. Умоляю вас, позвольте и Гроссу прочитать это».

Только в дискуссиях он позволял себе сильные и энергичные выражения; и это было сделано для того, чтобы истина могла оказать полное воздействие.

Находясь в Лейпциге, он уже запланировал реестр симптомов, который вскоре разросся до двух фолиантов. Впоследствии они показались ему неудовлетворительными, и он переписал их в новом порядке и с улучшениями. Он подготовил в Кётене два новых фолианта. К сожалению, эти вещи, которые были бы бесценным достоянием для науки, он взял с собой в Париж, и они не могут быть получены, несмотря на то, что Ганеман завещал в собственность своей младшей дочери, мадам Моссдорф, и прямо распорядился вернуть эти два фолианта законному владельцу после его смерти.

Госпожа Мелани Ганеман говорит, что указанные тома были сожжены во время парижской революции.

Однако это утверждение весьма маловероятно по той причине, что она (мадам) бежала в Мюнхен к своему зятю за пять недель до парижского восстания и, несомненно, увезла с собой драгоценное наследство своему зятю, который был там врачом-гомеопатом».

Доктор Швайкерт, директор гомеопатической больницы в Лейпциге, попросил Ганемана передать эти тома больнице. Ганеман отказался: 

«Я отдал их младшей дочери, не могу отказаться от своего обещания».

Ганеман унаследовал от своих родителей дух доброжелательности и проявлял его на протяжении всей своей жизни. По его мнению, этого было достаточно, чтобы жить ради науки, долга и исцеления своих собратьев.

Поэтому он поспешил сделать свои открытия общей собственностью; и он не желал считать свои тщательно приготовленные лекарства секретом или продавать их по высокой цене. Он предпочитал быть бедным с честью, чем приобретать богатство практикой. Конечно, он заставил богатых хорошо платить ему за советы и услуги, но только с целью не только безвозмездно лечить бедных, но и помогать им деньгами к тому же.

Его знания были изумительны. Он чувствовал себя как дома во всех науках, даже в тех, которые не имеют никакого отношения к медицине. Люди могли получить от него информацию обо всех вопросах, поскольку, хотя он не занимался с особым вниманием какой-либо одной отраслью науки, тем не менее он много читал обо всех из них.

По-настоящему культурный человек, — часто говорят, — должен быть хорошо сведущ во всех позитивных знаниях. Он даже должен хорошо разбираться в астрономии. В библиотеке Ганемана висела карта планетной системы, и он очень охотно беседовал на астрономические темы со своим племянником, придворным канцлером Швабе, у которого во дворе была астрономическая обсерватория.

Ганеман был умным метеорологом и кое-что знал о погоде. Но этим знанием он был обязан гигрометру, барометру и термометру, на которые имел обыкновение обращать внимание и в доме, и в саду. Он был не менее сведущ в географии, и поэтому в его библиотеке, включавшей в себя всевозможные научные труды, имелось обширное собрание карт.

Магнетизм и месмеризм, тесно связанные с изучением медицины, добивались прогресса. Ганеман уделял им особое внимание и время от времени применял оба метода при приступах болезни, получая успешные результаты. До глубокой старости Ганеман проводил большую часть своего свободного времени за чтением.

Продолжение здесь.