HISTORY OF HOMŒOPATHY
AND ITS INSTITUTIONS IN AMERICA
By William Harvey King, M. D., LL. D.
AND ITS INSTITUTIONS IN AMERICA
By William Harvey King, M. D., LL. D.
https://ia800207.us.archive.org/9/items/historyofhomeopa01kinguoft/historyofhomeopa01kinguoft_bw.pdf
История гомеопатии и ее учреждений в Америке
Глава 2
Уильям Гарвей Кинг, M.D., LL.D.
Декан факультета в Нью-Йоркском гомеопатическом колледже и госпитале
Посвящается Самуэлю Христиану Фридриху Ганеману и немецким пруверам
(Эта глава написана Томасом Бредфордом)
Принцип similia similibus curantur стар также,
как история медицины. Тот факт, что вещество, способное производить ряд
определенных симптомов, устранит подобные симптомы, вызванные некоторой другой причиной,
был известен древним отцам медицины. Но, как и в случае проявления многих
других истин, хотя иногда случалось исцеление, и оно отмечалось медицинскими
авторами, не было никогда предпринято никаких усилий, чтобы понять и использовать
на практике этот закон природы, пока Ганеман, немецкий химик и врач, не обратил
случайно на это внимание и начал экспериментировать на себе, чтобы добраться до
истины.
После долгих усилий, проводя
испытания, преследуемый неприятностями и насмешками, преодолевая бедность,
остракизм своих собратьев, он неуклонно продолжал свой путь, на котором его
ожидал триумф, и оставил свою ношу, пронеся ее через многие годы долгой жизни,
в самом прекрасном из построенных людьми городе, богатый, уважаемый и
почитаемый, признанный основателем и мастером большой медицинской системы, практикуемой
во многих странах. И это не было пустым высказыванием: «Я жил не напрасно».
Говорят, что гений
состоит в способности вынести бесконечную боль. В равной степени верно, что тренировка
этой способности возможна не для всех. Существует сила в человеке, которая заставляет
его трудиться над какой-то задачей, картиной, книгой, делом, важным для страны
или человечества. Художник не может обойтись без холста, каждое прикосновение к
которому является средством для достижения определенной цели, и он должен накладывать
мазок за мазком и цвет за цветом, пока восхитительное представление об
идеальном изображении не зафиксируется на холсте на радость будущим поколениям.
Автор должен писать независимо от своего окружения; он не может остановиться,
его история должна быть рассказана. Генерал должен безжалостно направить свою
армию вперед, туда, где трупы, горящие дома, вперед к победе или смерти; это
его судьба, и он должен следовать ей. Реформатор должен действовать постоянно,
закрыв уши и устремив взор в будущее, за пределы круга своих собратьев; он
должен вынести насмешки мировых бездельников, держась до конца, будь то сожжение
на костре или лавровый венок. Каждый, побуждаемый силой вне его, должен идти к
воплощению своей судьбы. В мировой истории случаются такие моменты, когда
рождается человек, в сердце которого в детстве зажигается священный огонь.
Результаты этих редких врожденных даров отражаются на эпохах мировой истории и,
благодаря им, человечество делает шаг к исполнению цели Творца. Таким человеком
был Ганеман, историю чьей замечательной жизни и медицинской системы мы
собираемся рассказать.
Самуэль Христиан Фредерик
Ганеман родился ночью 10 апреля 1755 года в Мейсене, в Саксонии, в семье
художника по фарфору. Когда мальчику исполнилось пять лет, отец стал давать ему
ежедневные уроки мышления, посвящая этому определенное время. Мудрый отец в эти
часы советовал сыну не принимать ничего без доказательства и придерживаться
хорошего. В раннем возрасте мальчик начал посещать деревенскую школу, в детстве
у него была привычка гулять по живописным холмам Мейсена. Ему нравилось изучать
растения, он сделал гербарий и увлекался естественной историей. У него были к
этому способности, и 12-летнему Самуилу учитель Мюллер доверил обучать
греческому других учеников. Примерно в это же время экономный отец решил
забрать его из школы и, как большинство немецких отцов, устроить его работать,
но магистр Мюллер, директор, упросил оставить сына в школе и обещал уменьшить
плату за обучение, в результате чего яркий, старательный парень остался со
своими книгами. В 16 лет он поступил в частную школу в Мейсене. Несколько раз
отец забирал его из школы, только чтобы его уговорили разрешить сыну вернуться
в школу. Однажды он определил сына к бакалейщику в Лейпциг, но парень убежал и
вернулся домой, где мать прятала его несколько дней, пока сердце отца не
смягчилось. Отец возражал против трат на освещение, необходимое для полночных
занятий, поэтому сын смастерил грубый глиняный светильник и скрывался по ночам
с книгами в своем убежище в старом доме, где он жил.
Дом в Мейсоне, в котором родился С. Ганеман
Мальчиком руководила замечательная
внутренняя естественная сила, толкающая его учиться, чтобы заполнить ум
полезными знаниями, несмотря на отцовскую экономию и другие трудности. Он
должен был учиться, это была его судьба, и отец, наконец, начал понимать, что
что-то было в этом сельском парне двадцати лет, его эксцентричном сыне, который
уже знал немного латынь, греческий, иврит, историю и физику, и кого ничто не
могло удержать от учения, и он больше не пытался обуздать своего сына. Поэтому,
когда Самуилу был двадцать лет, в 1775 году, на Пасху, Ганеман-студент получил
от своего отца около двадцати долларов, с разрешением поехать в Лейпциг, университетский
город, чтобы добиться победы на выбранном им пути. Самуэль начал студенческую
жизнь в Лейпциге с посещения лекций днем и занятий переводами с английского на
немецкий по ночам, он также преподавал немецкий и французский богатому молодому
греку. Щедрый гражданин Мейсена представил ему бесплатные билеты на медицинские
лекции, но его литературные занятия мешали посещать их регулярно. Он усердно
учился и копил деньги, чтобы учиться в более продвинутой школе в Вене. В
Лейпциге он обманом лишился своих сбережений и в течение девяти месяцев был
вынужден жить чуть больше, чем на шестьдесят восемь флоринов, а затем искать средства
к существованию. Но на его пути оказался д-р Кварин, врач Марии-Терезы и
императора Иосифа.
Д-р Кварин помогал этому молодому
саксонскому ученому, который так говорил о своем благодетеле много лет спустя:
''Он уважал, любил и учил меня, как будто я был первым из его учеников и даже
более того, и он делал все это, не ожидая какой-либо компенсации. Для него было
несомненно, что у меня есть призвание стать врачом. Он дружил со мной, и я бы
даже сказал, любил меня, и я был единственным молодым человеком, которого он
брал с собой на визиты к пациентам".
Фон Кварин нашел для
Ганемана пост частного врача и библиотекаря у барона фон Брукенталя, губернатора
Сибенбурга, который и жил в Херманштадте. Год и девять месяцев Ганеман оставался
в восхитительном уединении в большой библиотеке фон Брукенталя, заполненной бесценными
книгами и рукописями. Он каталогизировал коллекцию барона, состоящую из редких монет,
а также книги, и расположил их в определенном порядке. И он изучал эти книги. Он
всегда учился, готовясь к будущему, о котором не мог мечтать, и всегда неизвестная
внутренняя сила подталкивала его к получению новых разнообразных знаний. Когда
Ганеман оставил Херманштадт, он знал греческий, латынь, английский, иврит,
итальянский, сирийский, арабский, испанский, немецкий и немного халдейский; а ему
тогда было всего 24 года.
И этого человека называли
«невежественным немецким фанатиком!»
Ганеман хорошо попрощался
с бароном весной 1779 года и отправился в университет Эрлангена, чтобы получить
степень доктора медицины, – он выбрал Эрланген, потому что плата за обучение
там была ниже, чем в Вене. Здесь он 10 августа 1779 года успешно защитил
диссертацию и получил диплом. Со времени окончания учебы в августе до
некоторого момента в 1780 году, Ганеман, вероятно, ездил по городам Нижней
Венгрии. Летом 1780 года тоска по дому пересилила, и он вернулся в Саксонию и
поселился в маленьком городке Хетштадте, в месте добычи меди, где работы было
мало, но он изучал горное дело. Ганеман оставался там девять месяцев, а весной 1781
года перебрался в Дессау, где впервые заинтересовался химией, в которой
впоследствии стал одним из наиболее способных экспериментаторов того времени. Там
он получил много знаний о практике горной металлургии, которые впоследствии использовал
при написании статей по этому вопросу, и, как он причудливо сказал: "Я
заполнил мансардные окна своего ума".
В Дессау Ганеман встретил
Джоанну Генриетту Леопольдину Кюхлер, дочь аптекаря Кюхлера, которая стала его
спутником жизни. Они поженились в Дессау 1 декабре 1782 года. Ему было двадцать
семь, а ей – девятнадцать лет. За некоторое время до этого он получил пост
приходского врача в Гоммерне, небольшом городке неподалеку от Магдебурга. Они отправились
туда, и Ганеман, наконец, начал регулярно практиковать свою профессию. Он
говорил, что там ранее не было врача, и жители не испытывали в нем нужды. Там он
прожил два года и девять месяцев. За это время он сделал несколько важных
переводов и опубликовал свою первую оригинальную книгу "О лечении старых
ран и язв". В этой работе Ганеман изложил результаты своего опыта в
Трансильвании и написал, что пациенты, вероятно, могли бы обойтись без него.
Описывая случай лечения кариеса плюсневой кости, он сказал:
"Я выскреб кариозную
часть кости и удалил все мертвые участки, почистил ее алкоголем и наблюдал за
результатом" (неплохой метод проведения операции на сегодняшний день, а
это было в 1784 году). В книге упоминаются вопросы гигиены, хотя в то время ее
плохо понимали. Мастер в своем учении опережал время.
Ганеман, по его словам, почувствовал
прелести дома; он был спокоен, его книги и его официальное положение устраивали
его; но грубые, варварские медицинские методы того времени расстраивали его логический
и образованный ум, нацеленный на конкретные результаты. Он не любил назначать
пациентам комбинации лекарств, действие компонентов которых на пациентов было
ему неведомо. Он не мог принять произвольные способы и методы существующих
медицинских школ. В знаменитом письме к Гуфеланду, "Нестору немецкой
медицины", о "Необходимости регенерации в медицине",
опубликованном некоторое время спустя, Ганеман в полной мере объясняет свои
чувства в тот период своей жизни и причины отказа от прежней практики медицины,
чьи догмы вызывали у него сомнение. Он оставил свой пост в Гоммерне осенью 1784
года и полностью отказался от практики, так как (по его собственным словам)
"Я больше не мог рисковать нанести вред, и я занимался исключительно химией
и литературными занятиями". Его ум теперь стремился к его идеалу. Однажды он
сказал Гуфеланду, не возможно поверить в то, что Творец не предусмотрел некий
определенный метод созерцания проявления заболевания и определенного уверенного
его излечения. "Но почему этот метод не был открыт на протяжении двадцати
пяти-тридцати веков людьми, которые называли себя врачами? Потому что это
слишком прямо и слишком легко; потому что для его использования нет
необходимости в блестящих софизмах или соблазнительных гипотезах". Подталкиваемый
какой-то внутренней силой к поиску, Ганеман отказался от старой практики
медицины и оказался вместе со своей семьей в относительной бедности, но с
чистой совестью, и исполнил непреложный закон своей природы, который был
бессилен преодолеть. Из Гоммерна он переехал в блестящий Дрезден, тогда
служивший центром искусств и наук, и посвятил свое время переводам и изучению
химии. Он также изучал медицинскую юриспруденцию с д-ром Вагнером, городским
врачом или офицером здоровья, который стал его другом и дал ему возможность получать
оплату в городских госпиталях в течение года. В это время Ганеман был хорошо
известен в Германии как переводчик научных книг и смелый и успешный
экспериментатор в области химии.
Ганеман был тепло принят
выдающимися учеными, живущими в Дрездене. Аделунг, собравший и напечатавший пять
томов об истории всех известных языков и диалектов ("Митридат"),
который был, пожалуй, самым известным филологом в мире; Дасдорф, библиотекарь
из великой Электоральной библиотеки, зрелый ученый, Блюменбах, натуралист, и
Лавуазье, злополучный химик, жертва террора властей. Такой была компания,
окружавшая Ганемана, ученого в научной атмосфере, товарища мудрых людей. Такая жизнь
продолжалась четыре славных года. До этого времени все переводы научных работ и
оригинальные книги, которые он писал, были такого характера, что готовили его к
крупным открытиям, которые ему было суждено сделать.
В сентябре 1789 года Ганеман
переехал в Лейпциг и продолжил свое литературное творчество. До этого,
возможно, у него не было никаких идей относительно того, что он должен стать
медицинским реформатором. Нет в его трудах мыслей об этом. Он был просто образованным
врачом и химиком, слишком честным, чтобы заниматься кровопусканием и
слабительными и назначать лекарства большими дозами своим собратьям, пытаясь
смутно найти в своем уме более осмысленные и безопасные методы лечения. Вскоре
после приезда в Лейпциг, в то время, когда он занимался переводом с английского
языка Материи медики великого шотландского врача, Уильяма Куллена, одно
утверждение в книге подтолкнуло его провести некоторые эксперименты на себе,
связанные с корой хинного дерева. В результате он записал в примечании ко
второму тому своих переводов:
«Я принимал в ходе эксперимента, дважды в день, четыре драхмы хорошей хины. Мои ноги, кончики пальцев и проч. вначале стали холодными... я стал вялым и сонливым, затем сердце начало трепетать и пульс стал жестким и мелким, невыносимое беспокойство, дрожь (без окоченения от холода), слабость в конечностях, затем началась пульсация в голове, щеки покраснели, я испытывал жажду, и вскоре появились все симптомы, характерные для перемежающейся лихорадки, один за другим, кроме своеобразной непереносимости холода. Такой приступ продолжался каждый раз по 2-3 часа и повторялся только в том случае, когда я повторял дозу. Я прекратил прием лекарства, и ко мне вернулось хорошее состояние здоровья... Это открытие вело к эксперименту, анализ вел к синтезу».
Ганеман в течение шести
лет отмечал эффекты разных лекарств и отравления здоровых людей, а также изучал
старые тома Материи медики с записями экспериментов. Его семья и друзья
помогали ему в этом. Они принимали разные дозы при всех возможных вариациях обстоятельств,
чтобы яснее понять действительный эффект. Все свободное от переводов время он
посвящал этим прувингам и исследованиям по химии.
В это время у него уже
было несколько детей, а он был так беден, что вся семья жила в одной комнате: отец
занимался своей работой в углу, отделенный от семьи лишь занавесом. Он привык
заниматься переводами каждую вторую ночь, чтобы больше времени оставалось на
эксперименты. В 1791 году бедность вынудила его поселиться в маленькой деревне
Стоттериц, где было дешевле жить. Он помогал в работе по дому, одевался как немецкие
бедняки, носил тяжелые деревянные башмаки и даже замешивал хлеб своими руками. Семью
настигли болезни.
Ганеман потерял веру в
медицине. В это время он писал: "Куда мне обратиться за помощью, настоящей
помощью? – вздыхает безутешный отец, услышав стоны своих дорогих, несказанно
больных детей. Темнота ночи и мрак пустыни окружают меня, никакой перспективы
облегчения для моего подавленного отцовского сердца". Тем не менее, в нем
всегда жила решимость продолжать эксперименты, чтобы разработать новый закон, к
обоснованию которого он уже приближался на практике.
До этого времени у
Ганемана не было никакой возможности проверить на больных результаты прувинга
лекарств на здоровых, но вот это время пришло. Один влиятельный человек,
господин Клокинбринг, должен был быть насильственно помещен в психиатрическую
больницу, и его жена, услышав о Ганемане, была вынуждена просить его заняться
ее мужем. Благодаря ее влиянию, герцог Гота предоставил Ганеману для
экспериментов крыло в своем старом охотничьем замке в Георгентале, у подножия
Тюрингских гор, в 9 милях от его собственной столицы в Готе. Герцог приказал,
чтобы все было устроено как надо для приема маньяка и его охранников. Безумный
был доставлен туда зимой 1791-1792 годов. Ганеман впервые занялся его случаем
весной 1792 года, а летом он переехал в Георгенталь. Это был случай острой
мании, и Клокинбринг был очень сильным, поэтому требовалось несколько
телохранителей. Ганеман пишет, что в течение двух недель он наблюдал за больным
и не назначал никаких лекарств. В то время было принято лечить безумных людей с
большой строгостью, с применением цепей, битья, их помещали в темницы. Ганеман
не одобрял такой подход и лечил своих необычных пациентов с большой мягкостью.
Говорят, что в этом плане Ганеман опередил известного психиатра Пинеля. В этом
же, 1792 году, Пинель освободил от цепей маньяков в госпитале Бисетр в Париже. В
1793 году Клокинберг вернулся в Гановер полностью вылеченным.
Ганеман оставил
Георгенталь в мае 1793 года и переехал в Мольшлебен, маленькую деревню возле
Готы. Из писем, которые он в это время писал пациенту и которые были
опубликованы, мы можем точно проследить за его местонахождением. Он отправился
из Мольшлебена в Пирмонт, затем, в 1796 году, в Вольфенбуттель, а потом в
Кёнигслуттер, где оставался до 1799 года, когда переехал в Гамбург. Его жизнь в
Кёнигслуттере известна, потому что ,находясь там, он опубликовал в 1796 году в
«Журнале практикующих врачей», редактируемом его другом Гуфеландом, самом
известном медицинском журнале того времени, свое знаменитое эссе «Новый принцип
выяснения целебных свойств лекарств». В нем он впервые представил миру свой
принцип similia
similibus
curantur, объясняя, как он экспериментировал и какие получил результаты. Только
после шести лет постоянных экспериментов и исследований он раскрыл мировой
медицине свой прекрасный секрет.
В течение последнего года
жизни в Кёнигслуттере Ганеман стал свидетелем эпидемии скарлатины и смог
проверить свои новые знания на практике. Он заявил, что, так как Belladonna вызывает
подобное состояние, она вылечит от скарлатины, и так и происходило, и так как
он первым проверил действие лекарства на больных и не называл его, пока не
удостоверился в целительном эффекте, его враги вплоть до сегодняшнего дня
обвиняют его в применении секретных лекарств и панацеи.
Назначая пациентам свои
собственные лекарства, Ганеман нарушал закон, и ревнивые аптекари Кёнигслуттера
преследовали его и принуждали к дальнейшим странствиям. Осенью 1799 года он
упаковал все свои вещи в фургон, усадил туда свою семью и с тяжелым сердцем
покинул город, в котором в его жизнь впервые заглянуло солнце, и отправился в
Гамбург. По дороге на крутом спуске фургон перевернулся, кучер был выброшен с
сидения, Ганеман получил травму, дочка сломала ногу, младенец Эрнст получил
такие повреждения, что вскоре умер, а имущество было повреждено, упав в воду.
В ближайшей деревне
Мулхаузен семье пришлось задержаться на 6 недель и столкнуться с большими расходами.
После этого он поселился
в Альтоне и оказался в Гамбурге только в 1800 году. Флейшер, издатель из
Лейпцига, дал Ганеману перевод английской книги, содержащей медицинские
рецепты. Ганеман перевел ее на немецкий, но добавил свое предисловие, в котором
вышучивал, высмеивал и принижал составные рецепты больших светил английского
медицинского мира, так что издатель расстался с ним. Следующим оказался перевод
с латыни Материи медики, фон Халлера, опубликованный в 1806 году. В это время Ганеман
написал несколько эссе для журнала Гуфеланда. В 1802 году он отправился из
Гамбурга в Моллен, в герцогство Лауэнбург, а оттуда – уехал в Эйленбург, в
любимую Саксонию. Но там он не мог оставаться, его выгнал оттуда санитарный
инспектор. Оттуда он переехал в Махерн, деревушку, находящуюся в 4 милях от
Лейпцига, где нищета вновь замучила его. Он рассказывал, что после того, как
целыми днями трудился над переводами (над Материей медикой Халлера), он часто
помогал жене по ночам стирать одежду, и так как у них не было денег на мыло, он
использовали вместо него сырой картофель. Кусок хлеба, который доставался
каждому в семье, был так мал, что он обычно взвешивал его, чтобы каждому
досталось поровну. Из Махерна он отправился в Витенбург, но вскоре переехал в
Дессау, где прожил два года.
Ганеман оставил Гамбург в
начале 1802 года. Он не мог долго оставаться на одном месте. Он был бедным, преследуемым,
изгоняемым из города в город. Он провел почти два года в Дессау, и, судя по его
письму в июне 1805 года, переселился в Торгау, где оставался до 1811 года, после
чего переехал в Лейпциг. Так как его эссе в медицинских журналах только привели
к его осуждению, впоследствии он публиковал свои статьи в «Общей немецкой
газете по литературе и наукам».
